Чемодан

Выставка «ЧЕМОДАН»

4 – 24 июля 2014


Проект «Чемодан» объединил художников, работающих с концептом памяти. Чемодан – это вместилище артефактов, некий архив истории и культуры, закрытый и убранный на антресоль, ждущий своего часа быть снова открытым. Выбранное место – библиотека – не случайно, ведь библиотеки являются одним из важнейших хранилищ ушедшего времени и памяти о нём. Петербург, замкнутый на себе, своей идентичности и истории, сам является огромным сундуком, наполненным исчезнувшими или спасенными от забвения историями.

Чемодан: тесный мир российского универсуума

Разобрав свои вещи из чемодана

Лев Толстой

Открой, открой назад свой чемодант!

Эдуард Лимонов

Как известно, накануне открытия теории относительности Альберт Эйнштейн читал «Преступление и наказание», переживая странную топографию Петербурга как непосредственную реальность своего присутствия в пространстве Достоевского. Завершая основные положения теории относительности о пересечении параллельных прямых линий, отказываясь от очевидности аксиомы Евклида, ученый замечает, что «Достоевский дал мне больше, чем Гаусс». Великий немецкий математик Гаусс, создавший аналитический аппаратОТО, не сумел преодолеть последнее препятствие  - кривизну пространства. Реальность этой кривизны, достигающей  своих пределов в космических «черных дырах», Альберт Эйнштейн открывает в российском пространстве, полигоне парадоксальных мыслей, теорий и образов. Именно в своей обыденности и, вместе с тем, в своих критических измерениях, российское пространство начинает сворачиваться и, как говорил, Осип Мандельштам, «сжиматься до точки». Его формы, наряду с центробежным феноменом, постоянно тяготеют к центростремительным состояниям, к задержке выдоха, наглядно демонстрируя это уникальное свойство в культуре. Дорожная сумка Чичикова в топосах «Мертвых душ» Гоголя напоминает тесный лабиринтный интерьер; «комната Раскольникова была похожа на шкаф», - свидетельствует Достоевский; «коробка с красным померанцем – моя каморка», - утверждает Пастернак; герой Даниила Хармса залезает в сундук, чтобы определить возможности существования жизни; одним из центральных персонажей мифологии Ильи Кабакова становится «Вшкафусидящийпримаков».

Российский мир в своей реальной органике способен превращаться в чемодан, в обыкновенный саквояж, в табакерку, в которой скрываясь, открывается целый городок, мир подлинного человеческого обитания. Выставочный проект «Чемодан» аккумулирует этот вектор российских визуально-смысловых технологий, структурируя в единое целое его формы, символы,  измерения. Свободно и естественно передвигаясь в пространствах своей концепции, авторы проекта обретают право рассказать не только об актуальных процессах российской художественной мысли и связать ее исторические фазы в единую ткань, но и рассмотреть в предельной оптике человеческую жизнь, ее рельефы, ниши и, самое главное, поставить вопрос о возможности ее присутствия в условиях, казалось бы, абсолютно невозможных для ее существования.

Образность позиции каждого из участников транслирует своеобразный «текст», переходящий в трехмерную реальность, в хранилище ее магических мгновений, в слоистость памяти, где царствует надежда, пересекая все границы времени. Петр Перевезенцев и Сергей Якунин в своих объектах-инсталляциях формирует мир ОБЭРИУ, реконструируя технологии  Хармса и Введенского. Космогония обэриутов, проецируемая на профанную действительность «маленького человека» трансформируется в многочисленные «кабинетики», «чемоданчики», обретающие сакральные смыслы. Традиции «Мертвого дома» Достоевского переживают свое новое рождение в альбоме Николая Наседкина, в бесконечных вариативных свидетельствах и откровениях художника, где глубоко личная жизнь, опыт состраданиявстречается с универсальным социумом. Его объективность, подтвержденная неоромантической инсталляцией Елены Губановой и Ивана Говоркова, собирается в реалиях повседневности 1960-х годов, в его акустической документальности, в ситуации абсолютных сближений земли и неба. Полет Ю.Гагарина, зафиксированный в ванночке для проявления фотографий, вступает в стратегии художников в свою особую фазу-симулякр, превращая возвышенный словесный образ «воздухоплавание» в его снижение, в обычную регулярность фотопроцесса, в естественность процедуры простого «плавания».

Архитектоны Малевича, освобожденные от гравитации, зависают в пространстве Проекта в геометрических модулях Виктора Лукина, стремясь покинуть планету и одновременно остаться «тесным» памятником тщеты социальных утопий. Его парадоксальная вертикаль, совмещающая в себе возможность полета и его отсутствие, рифмуется с аскетическими реалиями-сетками Андрея Красулина, архитектурой «бедных» миров, предполагающих  чистоту помыслов и абсолютную редукцию человеческого бытия. Их элементарные матрицы естественно собираются в конструкции, сквозь которые просвечивает прямая реальность, включаясь вместе с инсталляцией художника в образование новых моделей многослойных «чемоданных» пространств. Минимизированные объекты тесных российских измерений, их абсолютная локализация, требующая дополнительных «воздушных путей», структурируется в объектах Михаила Карасика, сосредоточенных в функциональной предметности, теряющей свою полезность. Собираясь в бессмысленные поведенческие инструкции, они естественно соседствуют с «бесполезным», освобожденным от своих функций, предметным миром Петра Белого. Обезличенные реди-мейдные столы пронизываются отверстиями, пустотами, разрушающими их  «супрематические контуры» творческим жестом случайного и непредсказуемого. Их новые формы попустительствуют жизни хаоса, подтверждая непреодолимость его желаний и возможности энергии анархического волеизъявления.

Интегральные процессы восстановления, аккумулирования травмированной реальности в единое целое, возвращение ее в обыденность, в тактильность и теплоту «мира кухни», открываются в «пластической прозе» Владимира Козина. Его профанно-сакральные образы, где «сладко пахнет белый керосин» и андерсеновский чайник становится персонажем российской жизни, закрепляются в критической точке, в ожившей памяти «реликтовых» частиц рождающегося Космоса, в ситуации Большого Взрыва. В этой феноменальности, «сжатой до точки», Чемодан Людмилы Беловой становится Вселенной, обретающей свою новую жизнь в бесконечных мирах естественной предметности – носках, шляпах, пузырьках, записочках и электрических проводах, очеловечивающих отчужденность техногенных революций. 

 Виталий Пацюков

Художники: Сергей Якунин, Петр Перевезенцев, Михаил Карасик, Пётр Белый, Николай Наседкин, Виктор Лукин, Владимир Козин, Елена Губанова и Иван Говорков, Андрей Красулин, Людмила Белова.

Организаторы: 
МЦБС им. М.Ю. Лермонтова
Галерея "Культпроект"